Для чего нужны страшные сказки?

Для чего нужны страшные сказки? Ребенку 2 года, и после прочтения сказки, в которой он нашел какое-то страшное для себя место, он просит еще и еще раз прочесть именно это место. Нужно ли это делать или лучше не читать вообще эту сказку? Когда психоаналитик читает или слушает сказку, он прежде всего обращает внимание на такие моменты, которые - благодаря своему символическому содержанию (часто скрытому, бессознательному) - связаны со знакомыми ему темами: детскими сексуальными теориями, бессознательными фантазиями (с Эдиповым комплексом, со страхом кастрации, с примитивными отношениями к образу матери), а также с наиболее распространенными механизмами защиты (с расщеплением объекта и расщеплением Я и т. д.). При этом “...сказка, как и сновидение , выступает ...в качестве «королевской дороги к познанию бессознательного», в качестве того волшебного зеркальца, при помощи которого мы можем заглянуть в неведомое, понять природу глубинного структурирования психической реальности человека и выявить фантазийное содержание основных неврозогенных конфликтов его инфантильного опыта” [2, с. 8]. Сказка - это тот кладезь народной премудрости, который, сопровождая ребенка с самого рождения, помогает ему легче пройти неминуемые кризисы на пути его развития и отреагировать инфантильные травмы (травму рождения - сказки “Колобок”, “Теремок”, “Репка”; травму орального отказа - сказки о Бабе-яге, о пряничном домике; травму приучения к горшку - сказка о “Курочке Рябе”; травму наблюдения коитуса родителей - сказка о Жар-птице; травму запрета инфантильной мастурбации - сказка о “Синей Бороде”; инцестуозную травму - “Царевна-лягушка”, “Аленький цветочек”; кастрационную травму - сказка о Коньке-горбунке и другие сказки, где героя жгут, варят и режут). Сказки способствуют формированию зрелой личности, выработке адекватной системы механизмов защиты Я. Создаваемые веками народные сказки вобрали в себя оптимальный опыт педагогического (а в случае необходимости, и психотерапевтического) взаимодействия между ребенком и взрослым. Поэтому важно рассказывать ребенку именно народные сказки или сказки, созданные при непосредственном контакте с носителями народной культуры (сказки Ш. Перро, братьев Гримм, Г.Х. Андерсена, А.С. Пушкина). Искаженные же, приукрашенные, “отредактированные” сказки проективно отражают скорее “личную психопатологию их автора” (типа «Сказки о Мальчише-Кибальчише») [2, с. 8] или навязывают ребенку “господствующий тип социально-политического устройства” (типа «Сказки о золотом ключике») [там же]. Народные сказки нередко кажутся жестокими. Например, в неприукрашенных вариантах сказок типа “Теремок”, “Терем мухи”, “Рукавичка” медведь просто сел и раздавил всех обитателей теремка [3]. В определенной мере переживание страха необходимо ребенку, оно насыщает его психику архаичной энергетикой защитной “боязни” и сдерживает агрессивные импульсы фобийными образами [2, с. 8]. Страшная сказка служит при этом компенсацией инфантильных конфликтов. Слушая страшную сказку, ребенок учится переживать страх. Впоследствии, сталкиваясь с реальными страшными ситуациями, он в определенной мере уже будет к ним подготовлен. Страшную сказку можно сравнить с переходным объектом. Д.В. Винникотт считал, что переходный объект помогает ребенку постепенно перейти от стадии полной зависимости от матери к объективным и полноценным отношениям в мире реальных объектов. Переходный объект занимает при этом промежуточное положение между этими полюсами. Д.В. Винникотт называл это состояние интермедиарным (промежуточным) или потенциальным пространством, считая, что эта область познания образуется из основополагающего феномена иллюзорных переживаний и иллюзий у ребенка. В последующем развитии интермедиарная (промежуточная) область познания продолжается в феномене игры, в креативности (творческих способностях), в философии и религии. Она также позволяет в дальнейшем наслаждаться иллюзиями и субъективными представлениями в искусстве и обмениваться ими с другими людьми [5]. Особенно важным переходный объект становится при засыпании во время отхода ребенка ко сну. Сон означает для ребенка уход от мира объектов, как бы “временную смерть”. Сказка помогает легче перенести эту “потерю”. Способность переживать страх необходима для того, чтобы любить, чтобы преодолеть первичный нарциссизм. Bruno Bettelheim отмечал, что только тот герой в сказке способен жениться, кто познал, что такое страх [6]. Сказка помогает направить (канализировать) переживание страха вовне, проецируя страх на образ Бабы-яги, Кощея и др. Сказка учит обращаться со страхом. В этой связи можно говорить об “адекватном сопровождении каждого этапа личностного развития ребенка средствами сказочной культуры” [2, с. 8]. René Diatkine считает, что психическое развитие можно представить как последовательность кризисов, среди которых можно выделить три наиболее значимых. Первый кризис происходит на втором году жизни, когда отсутствие либидонозно заполненного объекта (матери) вызывает переполнение неприятными аффектами. Второй кризис относится к усилению Эдипова комплекса в возрасте 5 - 6 лет. Третий кризис наступает с началом полового созревания и характеризуется тем, что становится необходимым частично отказаться от галлюцинаторного осуществления желаний и учитывать существование другого человека - приходится считаться с тем, что у другого человека есть как собственное тело, так и собственные желания. [7, с. 78-79] Каждое критическое состояние требует от ребенка как определенных достижений и приобретений, так и определенных отказов. Сказка помогает поддерживать необходимую дистанцию в переживании крайне неприятных аффектов, сохраняя психическую целостность. Чтобы сопровождающий кризис отказ не переживался как потеря объекта, сказка помогает субъекту получить удовольствие от возникновения новых желаний. Благодаря сказочным героям появляется репрезентация важнейших объектов (прежде всего родителей), которые вторично заполняются любовью (катексис либидо). Происходит не только ослабление драматизации конфликта, но и позитивное воздействие на развитие ребенка. Одна из самых страшных тем детских сказок - это тема рождения и смерти. Защита от соответствующих страхов в детской литературе часто происходит в форме вытеснения смерти и утверждения бессмертия героя, который даже не стареет. В самой утрированной форме возраст героя вообще точно не определен, неизвестны ни его родители, ни его происхождение. Он не женится, не имеет детей. Именно эти особенности героя обуславливают, по мнению R. Diatkine, успех многих рисованных комиксов, детективов, сериалов: хотя Эркюль Пуаро уже далеко немолод и его жизненный путь устлан множеством трупов, сам он стареет или изменяется столь же мало, как и Джемс Бонд. В сказках же, напротив, рождение и смерть часто сопровождают друг друга. В наиболее чистой форме это отражает судьба матери героя, которая умирает, рождая его на свет. Тем самым сказка прорабатывает на символическом уровне значение рождения и смерти в жизни человека. В сказке проявляется амбивалентный катексис ребенком родителей (т. е. любовь и ненависть к ним одновременно), который вызывает у детей агрессивные фантазии, а также фантазии смерти, которые могут проявляться как непосредственно (страх смерти родителей), так и опосредовано (детские фобии и кошмары). R. Diatkine считает, что несмотря на явные отличия, существует определенная аналогия между вызываемой сказкой психической активностью и работой печали, при которой включение предсознательных репрезентаций позволяет субъекту жить дальше, не разрушая первичных идентификаций, образующих его нарциссическую когерентность (внутреннюю целостность). Важным условием сказки является повторение некоторых моментов, когда драматическое действие достигает тяжело переносимой интенсивности. Часто речь при этом идет о смертельной угрозе для героя (исходящей от персонажа, символизирующего “злую часть” родительского объекта) или о возможном осуществлении инцеста. Например, в сказке братьев Гримм о Белоснежке злая королева-мачеха трижды пытается погубить Белоснежку, повторяя при этом одни и те же слова [1, с. 425-436]. Подобная реприза перестраивает господствующие аффекты, которые были вызваны повествованием. Страх смерти субъекта (тема многих кошмарных сновидений ребенка, приводящая к его полному страдания пробуждению) преобразуется в рифму-считалочку, позволяющую превратить страшное в смешное. В заключение, необходимо отметить, что сказка всегда несет в себе невротические тенденции как ребенка, так и рассказывающего сказку взрослого. Об этом не следует забывать, бесконечно повторяя одну и ту же сказу. Повторение сказки полезно лишь в определенной мере, почувствовать которую поможет интуиция родителя - материнское сердце. Литература 1. Золотая книга лучших сказок мира. Перев. и сост. Г.Шалаева. М., “Терра”, 1992 2. Медведев В.А.: Там, на неведомых дорожках... Психоанализ сказки: профилактика, диагностика и терапия. Психологическая газета. Спб., Иматон № 6 (9), 1996 3. Народные русские сказки. Из сборника А.Н. Афанасьева. - М..: Правда, 1982 4. Обухов Я.Л. Детская агрессивность и проблемы анального характера в концепции Анны Фрейд. // Российский психоаналитический вестник, 1993-1994, № 3-4 5. Обухов, Я.Л.: Значение первого года жизни для последующего развития ребенка (обзор концепции Д. Винникотта), “Школа здоровья”, 1997, № 1 6. Bettelheim B. Die Geburt des Selbst - Frankfurt ; Fischer, 1984 7. Diatkine R.: Über das Ausgesprochene und Nichtausgesprochene im Zaubermärchen. In: Das Märchen - ein Märchen? : Psychoanalyt. Betrachtungen zu Wesen, Deutung u. Wirkung d. Märchen / Jochen Stork (Hrsg.). - Stuttgart - Bad Cannstatt: frommann-holzboog, 1987